Расцвет русского ювелирного дела

Семнадцатый век — эпоха наиболее оживленных сношений с Западом и Востоком — является временем наиболее пышного расцвета русского ювелирного дела. Изощренность техники выражается в постоянном соперничестве драгоценных материалов, являющемся излюбленным приемом мастеров. Подражая восточным произведениям, русские мастера выполняют подчас из разноцветных драгоценных камней целые узоры, уже не прибегая к услугам эмали или отводя ей чисто-служебную роль, например, как средства для украшения оправ камней. Мастерам просто нравится осыпать свои произведения драгоценными камнями, подчеркивая их самоцветность черно-синими отливами черни.

Число дошедших до нас превосходных образцов ювелирного мастерства XVI-XVII веков в предметах церковного употребления ила религиозного предназначения так велико, что затруднительно делать среди них выбор.

Памятники эпохи Грозного царя кажутся еще скупыми на драгоценные камни в сравнении с более поздними, но в самой этой скупости есть своеобразный аристократизм, благородство лаконизма. Только одной чернью украшено, например, золотое блюдо 1561 г. — дар Грозного царице Марье Темрюковне — (Сергиева лавра), но эта чернь может поспорить по красоте и мастерству с иными многоцветными эмалями эпохи.

Эпоха Бориса Годунова — несомненного знатока и любителя произведений декоративного художества — оставила целую группу памятников, более изукрашенных, более «восточных» по общему своему облику и духу при всем их «русизме». Здесь чернь все чаще сочетается с драгоценными камнями, все гуще заливает плоскости предметов, почти не оставляя свободных пространств, как это видно, например, на одном из замечательнейших памятников этого времени — золотом Годуновском потире 1597 года (Сергиева лавра). Все шире применяется и чеканка узоров, по преимуществу растительных. Гладкие поверхности металла, столь нередкие еще в эпоху Грозного, сокращаются, стискиваются между узорами.
Вкусы романовской эпохи почти не допускают уже гладких металлических поверхностей, разве в очень крупных предметах, как водосвятные чаши. Узоры просто заливают все предметы, все шире развивается употребление драгоценных камней, появляющихся в изобилии даже на таких, казалось бы, не нуждающихся в них предметах церковной утвари, как кадильницы.

Впрочем, начало этой пышности восходит к годуновской эпохе, как это свидетельствует великолепное золотое кадило царицы Ирины в память царя Федора Ивановича 1598 г. (Оружейная Палата), послужившее образцом для еще более пышного и богатого драгоценными камнями кадила Михаила Романова 1616 года (Сергиева лавра).

Ввозимые из Царьграда ювелирные образцы «греческого дела» прививают вкус к орнаментике, составленной из плоско-ограненных драгоценных камней: памятники иногда бывают просто усыпаны, «вымощены» алмазами и другими цветными камнями. Таков, например, полуразрушенный грабителями оклад евангелия Натальи Кирилловны б. Патриаршей ризницы (Оружейная Палата), таковы были и богатейшие никоновские митры, уничтоженные теми же грабителями.

Насколько мастера XV и XVI веков любили еще гладкость металлических плоскостей, подчеркивая именно ее красоты узорами черни или немногими драгоценными камнями, настолько теперь, в XVII веке, мастера не терпят гладких пространств и буквально лепят из украшений и драгоценных камней свои произведения. Не узор украшает плоскости, а обратно — плоскости украшают узорочное тело предмета.

Вершиной искусства чеканки, естественно, являлось изображение человеческой фигуры. Величайшая опасность угрожала здесь художнику декоративного искусства: увлечься погоней за реализмом и тем внести диссонанс в общий строй произведения. Но древнерусские скульпторы-чеканщики редко подвергались этой опасности, потому что источником их вдохновений была не сама природа, не «живство», а образы, созданные русской иконописью, сплошь, пронизанные декоративностью. Ее приемы, ее воззрения на мир и природу, ее композиционные схемы воплощали в металле ювелиры — и тем уберегались от опасности излишнего реализма. Изображения распятого Христа, евангелистов, Богоматери и Иоанна Крестителя, святых, ангелов — вот сюжеты чеканных барельефных скульптур на древнерусских крестах, панагиях, евангелиях. Глухие золотые или эмалевые фоны этих барельефов сменяются в XVI веке чеканными «палатами», «горками», повторяющими в рельефе живописные приемы иконописи, усложняются сами композиции: не одного уже Распятого с двумя предстоящими или сидящего ни престоле Христа чеканят теперь мастера, но целые сцены Воскресения (например, евангелие 1571 года Благовещенского собора) с тем же ритмом и связанностью композиции, как в иконах. В большинстве образцов чеканные изображения составляют лишь часть целого, лишь деталь произведения.

Но к концу XVII века, в совершенстве овладев искусством воплощения в металле форм человеческого тела (особенно необходимого при чеканке риз), русские мастера создают целые чеканные иконы — самоценные произведения скульптуры, чаще всего покрываемые впоследствии расписной эмалью. К числу памятников этого типа относится образ преп. Сергия 1666 г. и поступившая в Оружейную Палату литая икона Анны Кашинской 1676 г. Формы приобретают все большую рельефность, следуя тенденциям иконописи к пухлости ликов, так возмещавшей приверженцев древней, плоскостной, истинно декоративной живописи. Эти именно западные «фряжские» тенденции и развиваются в XVIII веке — в эпоху отмирании древних преданий, утраты старорусского стиля.

Из памятников серебряного дела вне-церковного назначения больше всего дошло до нас металлической посуды: ковшей, стаканов, чарок, братин, стоп, чаш, кувшинов и т. д. Вкусы и веяния эпохи отражались и тут не менее четко, чем в памятниках религиозного назначения, но в этой области сравнительно реже встречаются особенно ценные материалы, как золото и драгоценные камни. В массе посуда делалась из серебра, которое нередко золотилось сплошь или частично — в украшенных орнаментом или надписями местах, так называемых «клеймах» или «летописях».

Основные типы сосудов, например, братины, ковши, чарки, по древнерусскому обычаю, однажды сложившись, изменялись лишь в частностях, сохраняя основные типические свои черты. Но изобретательность мастеров была так могуча, что их мало затрудняла традиционность формы.

Обилие разнообразных приемов в обработке форм каждого из этих сосудов так велико, что можно писать отдельные монографии о сотнях различного вида и типа братин, ковшей, чарок, стаканов и т. п. На одних только братинах легко увидеть целую серию самых разнообразных приемов и способов украшений, даже если оставить в стороне разнообразие форм их ножек-поддонов. Не довольствуясь чеканными или гравированными узорами, мастера умели одевать все тело сосуда то выпуклыми чеканными узорами из трав и цветов, то ложкообразными выпуклостями, создавая «ложчатые» братины, то покрывать весь сосуд чередованием выпуклых и углубленных треугольников, обращавших сосуд в «грановитую» братину и т. п. Одним из любимых приемов было употребление углубленных точек, пунктира, так называемое «конфаренье», сложившееся в особые, хорошо известные древним серебренникам типы: струйное, травчатое, россыпью, дырчатое и др.

В наиболее богатых образцах встречаются чернь, эмаль, и драгоценные камни и не только снаружи, но и внутри: на дне чарки, ковша или братины. В этом расчете на просвечивание эмали, чернового узора или просто драгоценного самоцвета сквозь прозрачный напиток чувствуется особая утонченность. Сосуды с низкими краями (ковши, чарки) очень часто имели хоть какое-нибудь украшение в центре внутренней своей поверхности, будь то гравированный иди чеканный орел, другая птица, надпись, эмалевый узор или драгоценный камень — безразлично. В большом ходу были здесь и надписи всякого рода, начиная с имени владельца и кончая замысловатыми поучительными сентенциям и о вреде и пользе вина.

Предметов чисто-ювелирных — серег, пуговиц, перстней, ожерелий, цепочек и т. п. — производилось очень много. Очевидец XVI века, Флетчер, указывает, что «без серег серебряных или из другого металла и без креста на шее вы не увидите ни одной русской женщины». Здесь тоже были свои традиционные типы и образцы, повторявшиеся из различных металлов и камней, смотря по достатку потребителей и изобретательности мастеров. Наибольшим вниманием пользовались нательные кресты («тельники»), чаще всего золотые с невысоким скульптурным рельефом, чернью и эмалью. Даже в этой сравнительно мелкой отрасли ювелирного дела прекрасно можно наблюдать прирожденное уменье древнерусских мастеров находить новые узоры, новые формы украшении — часто очень остроумные и всегда свободные по легкости развития. Даже в таких, казалось бы, незаслуживающих особого внимания и не дающих большого простора творчеству мелочах, как цепочки, мастера умели показывать свое искусство и в самых формах колец — звеньев цепи, и в способах их скрепления, и в украшениях — орнаментом чеканным, резным, эмалевым, даже самоцветами. Не менее разнообразны были столь важные по своей роли в древнерусском костюме пуговицы, — всегда служившие поводом для проявления художественной изобретательности. Чаще всего они представляли собой шарики или овалы, иногда покрытые сложной сквозной резьбой или выпуклыми узорами, подчас с эмалью, а в особенно богатых экземплярах — и с драгоценными камнями.

Словом, и в этой малой отрасли искусства обработки металла оно представало достигшим столь же широкого развития и совершенства, как и в других областях. Никакие мелочи и детали не могли ускользнуть от внимания древнерусского художника, всюду находившего повод приложить свое искусство, заставить его жить и светиться в последних мелочах бытового обихода.

По мере развития русских сношений с Западом, усиливался приток западных образцов, главным образом, серебряной столовой посуды, подносившейся в дар царям от иностранных государей. Под их влиянием в XVII веке изменяется не только привычный ювелирный стиль орнаментики, но появляются русские кубки и кружки, подражающие западным; на русских тарелках вырезаются в качестве простых украшений западные гербы и т. п. Так постепенно совершается переход к XVIII веку, к эпохе забвения старых исконно русских форм и образцов и усердного подражания западным новинкам, подчас удачного, но чаще грубого, не обновляющего, а искажающего образцы.

informvest.ru