После дерева наиболее доступным подручным материалом для крестьян являлась глина извечный материал для посуды. Количество дошедших до нас древних памятников в этой области значительно меньше в силу хрупкости материала. Но и сравнительно новые произведения этого искусства, не исключая гончарных изделий, еще недавно в изобилии появлявшихся на сельских и уездных ярмарках, убедительно говорят о древности образцов. И в этой области, рядом с простыми по формам сосудами, рано должны были появиться затейливые сосуды в форме различных животных и птиц, как можно судить по аналогиям в крестьянском искусстве Западной Европы. Медведи, львы, орлы, излюбленные сирины обращались в кувшины, бутыли, иногда подсвечники. Своего рода венцом изобретательности в этой области являются кувшины-квасники кольцеобразной формы с подставкой внизу, горлом и носом вверху и круглым отверстием в центре, ставшие на Руси одной из любимейших форм.
Исконная русская потребность в узоре, орнаментальном украшении, находила выход и здесь — в примитивных выпуклых или углубленных узорах, которыми украшались стенки сосудов, обыкновенно покрытых одноцветной поливой-глазурью. Но в силу самой природы гончарного искусства центром внимания преимущественно являлась сама форма сосуда.
Крестьянское творчество охватывало, конечно, и другие области декоративного искусства, не представляющие особых технических трудностей по самым производственным процессам. Так, оно охватывало кузнечно-слесарное дело, где фантазия художника находила прекрасный выход в изобретении замысловатых узорных форм для дверных петель — «жиковин», подставок для горящей лучины — «светцов», замков и ключей и т.п.
Особую ветвь в крестьянском искусстве составляло художество по преимуществу женское — домашнее вышивание и плетение кружев, разделявшее общие судьбы крестьянского искусства. Как и во всем крестьянском искусстве, тут было, сравнительно, мало «сюжетов», основных тем, но бесконечно разнообразны способы воплощения, широко развита творческая фантазии, подчас граничащая с виртуозностью.
Громадное развитие и высота достижений крестьянского, так сказать, домашнего, бытового искусства, в значительной степени объясняют и высоту общего уровня декоративного искусства допетровской Руси и ту быстроту, с какой русские мастера овладевали всеми тайнами новых для них и технически чрезвычайно сложных производственных процессов. Только на почве, возделанной многолетним навыком, среди населения, от мала до велика одаренного бесспорным чутьем декоративности, могли так быстро укрепляться и развиваться такие сложные и утонченные отрасли декоративного искусства, как эмаль и скань.
Не зная крестьянского творчества, не представляя себе его значения в смысле непрерывного и всеобщего народного декоративною творчества, — трудно не только получить ясное представление об исторических судьбах русского декоративного искусства вообще, но, пожалуй, и объяснить себе сам факт его процветания.
Под термином «крестьянское искусство» здесь следует подразумевать созданные в крестьянской среде произведения искусства бытового значения, предназначенные для домашнего, повседневного употребления, так сказать, рядовые произведения декоративного художества, которое пережило века, да и теперь не совсем еще угасло в русском народе при всей не благоприятности жизненных и экономических условий.
Нельзя сказать, чтобы мы совершенно не интересовались крестьянским искусством, но долго к нему редко подходили именно как к серьезному искусству. В этой области утвердилась какая-то совершенно неуместная снисходительность взрослого к детям. Уже сам термин «крестьянский», в приложении к искусству, обычно заставлял многих из нас невольно понижать уровень требовательности. Крестьянское искусство представляется в большинстве случаев каким-то «не настоящим», полудетским, смотреть на него серьезно мы еще не научились. Нередко этот вообще неправильный взгляд осложняется привнесением иных, совершенно специальных точек зрения: этнографической, ремесленно-производственной и т.п.
Между тем, крестьянское искусство — самое подлинное из искусств, подлежащее изучению и рассмотрению по тем же методам и с тех же точек зрения, с каких изучаются все иные изящные искусства, будь то живопись, скульптура и т.д. Неудавшиеся попытки наших художников «воскресить» это искусство в кустарной промышленности, снисходя к «мужицким» вкусам, пытаясь их возвысить и облагородить, показывают, как ошибочен был такой подход к крестьянскому искусству и сколь многие непосредственные достижения этих мозолистых и корявых рук оказываются почти недоступными для наших художественно-образованных мастеров.
Древнерусское искусство, вообще, анонимно, как искусство всякой другой страны в первичные эпохи. Подпись мастера на древнем произведении — такая редкость, что всякое вновь открываемое имя рассматривается, как громадное событие в истории декоративного искусства, и нередко угрожает катастрофой для самых, казалось бы, незыблемых положений и построений. Тем более редки подписные и датированные памятники в области крестьянского искусства. Здесь чаще обозначалось на произведении имя владельца, чем автора. Наиболее древние памятники, конечно, и не могли дойти до нас не только в силу недолговечности самого их материала, но и потому еще, что художники работали над предметами быта, быстро изнашивавшимися и приходившими в негодность, а собирание таких, хотя бы и утративших свое бытовое значение памятников народного творчества началось, в силу общеисторических условий нашей культуры, лишь в конце XIX века, в эпоху замирания крестьянского искусства.
И все же, несмотря на отсутствие древних памятников, есть возможность говорить о крестьянском искусстве древней Руси. Консерватизм народных масс, устойчивость обрядов, привычек и самых внешних форм крестьянской жизни, не только предполагаемая теоретически и на основании исторических данных, но и утверждаемая самими памятниками искусства разных эпох, — позволяют с достаточной вероятностью говорить о древнерусском крестьянском искусстве.
Это теоретическое построение постоянно подтверждается на практике, хотя бы при археологических раскопках. Добываемые из недр русской земли предметы часто поражают именно своей «современностью», при всей не сомнительности их очень отдаленного от наших дней происхождения. Подчас кажется, что к погребенным в земле предметам XI-XII веков каким-то поистине «чудесным» образом присоединены крестьянские изделия XVIII-XIX веков.
Еще показательнее и разительнее это многовековое «бытование» художественных форм у русского крестьянства в области деревянного зодчества, т. е. именно в той отрасли, на какую преимущественно были направлены художественные заботы древнерусских мастеров-крестьян. Разница между избою XII и начала XIX веков очень несущественна и чаще выражается просто в огрубении и порче некогда прекрасных образцов и форм, чем в создании совершенно новых. Изобретатели художественных форм древней Руси почти всегда извлекали основы для этих форм из таких глубин народного духа, формулировали такие вековые потребности крестьянского обихода, которые очень стойко и долго сопротивлялись напору новой культуры и сдались, разве только, на наших глазах.
В музеях различных стран северной и восточной Европы собрано значительное число памятников местного крестьянского искусства, начиная с произведений XIV-XV веков. В украшающих эти памятники узорах, даже в самых их формах, встречаются совершенно «русские» мотивы. Правда, они, нередко, украшают предметы совершенно другого, чем в России, предназначения, но аналогия орнаментального стиля остается совершенно очевидной. Говорить о возможности влияний и заимствований далеко не всегда приходится в силу исторических и географических причин, но факты остаются фактами. Об этом говорил, например, В.В.Стасов; Н.Ф.Беляшевский указывал, что в цюрихском музее хранился резной ларец XIV-XV в. с узором, точно повторенном на резном задке воза из Полтавской губернии XIX в., находящемся в Киевском музее; украинские крестьянские ковры с геометрическим узором совершенно одинаковы по рисункам и краскам в Норвегии и в той же Полтавщине и т.п. Вопросы этого сходства совершенно не разработаны еще научно, но, конечно, здесь не может быть и речи о простых случайностях, о так называемых «нечаянных совпадениях», которых не знает и не должна знать подлинная история человеческой культуры. Порождается ли это единство форм художественного воплощении общностью расовых элементов у различных народов, однородностью ли бытовых и культурных их условий, или и тем и другим одновременно в соединении с иными причинами — в данном случае безразлично. Но чрезвычайно важным и существенным представляется сам факт этой « между народности» художественных форм, разрушающий вредоносные представления о какой-то исключительной самобытности русского народного искусства, о невозможности измерять его «аршином общим» с Европой. Русское искусство во всем его объеме должно быть утверждено, наконец, как искусство вполне европейское, так сказать, материковое, а не какая-то культура «островитян» между Азией и Европой.
Во все эпохи крестьянин-художник, естественно, пользовался наиболее элементарными орудиями и наиболее подручными и дешевыми материалами. Особенно широкой обработке, в силу этого, подверглось дерево, затем — глина. Из металлов чаще всего обрабатывалось железо, реже — медь и еще реже — благородные металлы. Природные богатства того или иного края добавляли к этим основным материалам дополнительные, местные. Так, на Севере получила распространение резьба по кости, на Урале, в стране цветного камня, — камнерезное дело и т.п.