Рядом с искусством эмали и в очень тесной связи с ним жило и развивалось обрусевшее дитя Востока искусство скани. Чаще всего скань встречается именно в соединении с эмалью или с чеканкой, — как способ украшения эмалевых и чеканных предметов, или в соединении с другими материалами — тоже, как украшающий элемент. Чисто сканные предметы встречаются значительно реже. Но было бы ошибкой заключать отсюда о служебной роли скани: в лучших произведениях она отнюдь не служанка, а соперница, и нередко почти торжествующая над всякой другой отраслью искусства металла.
Общая схема сканного орнамента в значительной степени предопределялась самой природой материала и техникой этого искусства. Тонкие зернистые проволочки металла, чаще золота, почти неизменно слагаются в сканном искусстве в спиралеобразные извивы, в своеобразные волюты ионической капители. Основная линия этого извива сопровождается обыкновенно более мелкими вьющимися усиками, завивающимися со внутренней и наружной сторон этой основной линии спирали. Однообразие чередующихся извивов сканных нитей сознательно нарушалось незаполненными сканью пустотами в виде кругов, листьев, цветков и т. п. орнаментальных форм. Эти пустоты иногда заполнялись эмалью, но нередко оставлялись незаполненными. При покрытии кружевом скани больших пространств (чаще всего это можно наблюдать на окладах евангелий) обычные спиралеобразные извивы скани объединялись, — при помощи более толстых двойных нитей, пробелов или просто в самом строении узора, — в особые орнаментальные ячейки, приближавшиеся по очертаниям к растительным формам, не исключая и излюбленных на Востоке стручко-образных форм.
Первые образцы скани, вероятно, пришли с Востока вместе с христианством, и в этой области Россия обладала с древних времен и поныне уцелевшими памятниками мирового значения. Это, прежде всего, так называемая «шапка Мономаха» (Оружейная Палата) с ее изумительною по строгой красоте рисунка и артистичности мастерства сканью XIII-XIV века, выполненную арабскими или арабо-египетскими мастерами. По своей технике шапка относится к числу довольно редких памятников «ленточной» скани: узоры выполнены не из скрученных и затем сплющенных проволочек, как обычно, а из очень низких металлических ленточек, припаянных к золотым пластинам шапки. Часть этих ленточек оставлена в неприкосновенности, другая же, большая часть, имеет сверху косую насечку, дающую иллюзию нитей из скрученных проволочек. Внизу шапки идет особый чисто-арабский узор из углублений в форме желобков — это места для нитей мелкого жемчуга.
Рядом с «шапкой Мономаха» должен быть поставлен другой памятник восточной скани XII-XIII века — сканные части ризы на иконе Владимирской Богоматери из Московского Успенского собора. Покрывая в общей своей сложности довольно значительное пространство, скань Владимирской ризы является своеобразной кружевной рамой иконы — прием совершенно исключительный и неповторяющийся в таком развитии и с такою пышностью. Узор скани, — по артистичности, быть может, несколько уступающий «шапке Мономаха», является как бы новой ветвью восточного искусства скани, новым и не менее исключительным по совершенству образцом этого искусства. В этих двух памятниках заключаются все основные приемы искусства скани и их влияние можно проследить на русских памятниках почти до XVIII века.
Русские мастера всегда обладали способностью вносить свою индивидуальность, исходить от образца, но не поражать ему слепо. И памятники русской скани XV века громко говорят об этом, Среди них, прежде всего, должно быть отмечено несравненное искусство скульптора и ювелира-сканщика — инока Троице-Сергиевой лавры Амвросия. Его скань, как будто, грубее и примитивнее восточных образцов, но в ней совершенно ясен зато бег основной ритмической линии орнамента. Употреблявшиеся в сканном искусстве кружочки, листики, рамочки и другие орнаментальные построения из ленточной скани становятся существеннейшей частью амвросиевской орнаментики: он комбинирует их формы в самостоятельный и непрерывно текущий узор внутри другого узора из скрученных нитей скани. Ему, как и неведомым мастерам «шапки Мономаха» и Владимирской ризы, нет нужды прибегать к эмали для заполнения этих «пустот» в своей орнаментике: они, как паузы в музыке, — существенная, логическая необходимость целого, своего рода опорные пункты, острова в море вьющихся завитков скани. Таковы именно наружные стенки створок небольшого золотого складня-панагии, датированного 1456 г. и подписанного мастером (Сергиева лавра). Те же приемы характеризуют и два резных из дерева и украшенных сканью напрестольных креста из того же хранилища, не датированных и не подписанных, но, судя по всем данным, принадлежащих руке одного мастера со складнем.
Размеры покрытых сканью пространств очень невелики в этих памятниках, по сравнению с «шапкой Мономаха» и Владимирской ризой, но мастерство ювелира выявлено в них с полнейшей четкостью. Интересно отметить, что на обоих створках амвросиевой панагии видим по четырехконечному кресту с подножием из таких же желобков, какие тянутся по борту «Мономаховой шапки»: это — те же места для жемчужных нитей и так же незаполненные, как в «Мономаховой шапке», но, вместо плетений арабского орнамента, эти нити должны были описывать традиционно-русскую форму креста с подножием, нередко употреблявшуюся для надгробных пелен и в данном случае идейно вяжущуюся с помещенным внутри складня резным деревянным крестом.
Тому же Амвросию принадлежит, вероятно, сканная рамка небольшого резного двухстворчатого креста, хранящегося в той же Сергиевой лавре. В то время, как на панагии мастер располагал целыми створками, сколько-нибудь значительными плоскостями, здесь на его долю выпала лишь узенькая, сантиметровой ширины линия обегающих обе створки креста рамок, требовавшая совершенно иного построения орнамента. Амвросий нашел этот орнамент в традиционном русском узоре, применявшемся на памятниках шитья, неподражаемо использовав последовательные ритмы падения и возвышения волнистой линии в двух своих сканных рамочках. Тот же прием перенесения узора шитья в скань, ту же бесконечно уменьшившуюся в своей дробности линию нанизанного жемчугом узора найдем на памятниках искусства скани и более поздних эпох.
Открытые памятники творчества Амвросия плохо изучены и не приведены в общую связь с историей русской скани, но нет сомнении в том, что этот инок 6ыл одним из первоклассных мастеров русского декоративного искусства, быть может, основателем особой «троицкой» школы сканщиков. В Сергиевой лавре хранился, например, потир 1449 года, работы мастера Ивана Фомина, быть может, товарища или ученика Амвросия. В сканном опоясании этого сосуда бежит прекрасная по ритму и форме цепь из спиралей с усиками, таких же круглых, как на «шапке Мономаха», но особо утонченных по рисунку.
Стоит только сравнить скани Амвросия и Фомина со сканью евангелия боярина Федора Андреевича 1342 г., где так грубы по своей Зернистости нити скани и так робки еще их без нужды измельченные извивы, чтобы понять, как сильно разнилось русское искусство скани, через 50-60 лет выдвинувшее уже таких мастеров, как два упомянутых.
Типичным образцом по рисунку является скань верхней доски оклада Мстиславова евангелия, относящаяся к XVI веку. При всей «восточности» строения сканной орнаментики Мстиславова евангелия, она уже резко отличается от скани «шапки Мономаха». В скани евангелия нет тех правильно круглящихся спиралеобразных завитков, которые занимают первое место в орнаментике шапки: сохраняя спиралеобразное строение, завитки скани на окладе евангелия стали вытянутыми, овальными, иногда стручкообразными. Строгий, простой и прекрасный ритм орнаментики «Мономаховой шапки» теперь усложнился, запутался, утратил четкость. Но зато само произведение стало пышнее, богаче, ближе отвечает вкусам века, стремящегося прежде всего к пышности. Целый ряд сканных произведений дошел до нас от XVI века — и почти все они очень однородны по рисунку и по технике.
В том же XVI и новом XVII веках в орнаментике скани начинают сказываться новые, западные веяния, но всегда в причудливом смешении с более древними и привычными элементами Востока. Появляются круглые рамочки из сканного кружева, изменяется само строение рисунка: уменьшается количество извивов в спиралях и пространство между ними гуще заполняется усиками и т. п. Такова, например, скань на окладе Морозовского евангелия (оклад 1669 г., Оружейная Палата). Узор скани как бы сближается с чеканным орнаментом, утрачивает свою воздушность и прозрачность, свое сходство с кружевом. Сама роль скани в создании памятника ювелирного искусства становится как будто меньше, уступая место чеканке, эмали и драгоценным камням. С другой стороны, однако, начинают появляться предметы исключительно сканной техники, где все сделано из скани или, по меньшей мере, покрыто сканным кружевом. Иногда, как в кувшине-рукомойнике Чудова монастыря, сканное тело сосуда украшается эмалью, но чаще скань остается без каких-либо украшений в бесчисленных рамках, коробочках, стенках кружек, стаканов и других сосудов.
Искусство скани начинает угасать одновременно с закатом искусства эмали, но памятники, объединяющие оба эти вида ювелирного искусства, принадлежат к числу наиболее высоких достижений русского мастерства допетровской Руси в декоративном художестве.